Контейнеры с петербургской мебелью перевозили из города в город
Квартира жительницы Иванова Ларисы Покровской – это крошечная часть домашнего дореволюционного СанктПетербурга и довоенного Ленинграда. Старинная мебель, картины в тяжелых золотистых рамах, немецкая фисгармония с ножными педалями (клавишный инструмент, для звучания нужны потоки воздуха)…
| Лирический штрих |
| У Ларисы и Юрия Покровских случился, что называется, служебный роман. После школы девушка пришла на работу в институт «Ленпроект» копировщицей, где в мастерской № 6 уже трудился архитектором Юрий. «Юрий Кириллович меня намного старше, но, замечаю, стал к нам, копировщицам, частенько заглядывать, – вспоминает Лариса Сергеевна. – Придет, присядет и смотрит на меня, расспрашивает про разное. Потом как-то пригласил в парк культуры. «Ой, – отвечаю, – мне нужно маму спросить». Девчонка, 18 лет, а ему – 29. Получается, он заметил меня и выбрал на всю жизнь. Мы очень любили друг друга. Нас называли красивой парой». |
Вот портрет красавца сорока лет в смокинге – с помощью зеркала сам себя написал муж Юрий Покровский. «Юрий Кириллович – коренной ленинградец, известный советский архитектор, – проводит импровизированную экскурсию Лариса Сергеевна. – Мы прожили с ним душа в душу 44 года. Воссоздавая в нашей квартире атмосферу художественного Санкт-Петербурга, он сохранил часть мебели из квартиры родителей – театрального режиссера Надежды Зорько и летчика Кирилла Покровского. Многое куплено и с рук. Мы поженились в 1957 году. Мужа, выпускника Ленинградского института живописи, автора известных ленинградских проектов (к примеру, вестибюля метро «Чернышевская» и монумента Победы) направили на работу главным архитектором в Красноярск. Эту же должность он в последующие годы занимал в Калининграде и Иванове. И всегда мы перевозили контейнеры с петербургской мебелью».
Лариса тоже родилась в Ленинграде в 1937 году, но, говорит, в отличие от мужа – в простой семье. Мама работала продавцом, папа – художником по металлу. Он, к примеру, участвовал в реставрации женских фигур у подножия Ростральных колонн на стрелке Васильевского острова.
Этот автопортрет архитектор Юрий Покровский написал с помощью зеркала.
«Моя бабушка – шведка, – показывает фотокарточку улыбающейся блондинки хозяйка. – Она влюбилась в матроса с русского крейсера, с которым познакомилась в порту. После распада царского флота он увез ее к себе на Украину. Девушка приняла православие и получила имя Елена, но родственники всё равно не приняли чужеземку. Григорий увез молодую жену в Петроград».
Муку для сохранности подвесили на потолке
О блокаде в домашнем музее напоминает только одна надорванная фотография. Ленинградской девочке – четыре года. Когда грянула Великая Отечественная, отца Ларисы в армию не взяли: он еще на финской войне обморозил ноги, потеряв пальцы на одной из них. Отец остался чеканщиком в реставрационных мастерских (они действовали!) сохранять историческое наследие Санкт-Петербурга – Ленинграда. Родители имели нерабочую пайку, равную детской, иждивенческой. Но иногда выручала бабушка, слесарь на пивзаводе (в годы войны в Ленинграде варили пиво!), имевшая доступ к отходам сусла. Женщины набивали «кашицу» и, пряча под чулки, проносили через проходную, рискуя попасть за решетку.
| Это надо знать |
| Воины на передовой в Ленинграде получали по 500 граммов хлеба в сутки, рабочие – 250, служащие, иждивенцы и воины, не находящиеся на передовой, – по 125 граммов. Кроме хлеба почти ничего не было. |
«Наша семья прошла блокаду до марта 1943 года, – рассказывает Лариса Сергеевна. – Я помню голодный быт до мелочей. Вот только один эпизод. В начале января 42-го мама на все иждивенческие карточки вместо хлеба выкупила муку – на месяц. Чтобы сохранить маленький мешочек, привязала его к люстре. Нам с сестренкой всегда хотелось есть, и однажды я поставила стул на стол и шваброй зацепила заветную цель. Белая «пыль» рассыпалась по всей квартире. Мы ее лизали. Мама пришла домой и страшно закричала: «Что вы наделали!»
Трехлетняя Лиля той же зимой умерла от голода и дистрофии. Отец завернул трупик в простыню и увез на санках в похоронный пункт. Оттуда мертвецов везли на Пискаревское кладбище. Лариса перестала вставать из-за дистрофии.
Единственная военная реликвия – фотография четырехлетней Лары, сделанная в 1941-м.
В феврале 1943 года блокада была частично снята: вступила в строй 33-километровая ветка по суше, связавшая Ленинград с Большой землей. В марте отец с другом решили эвакуировать свои семьи. Каким-то чудом нашли полуторку, которая по Дороге жизни через лужи и трещины Ладоги пробилась с колонной на другой берег. «Мы поехали в Ставропольский край, в Невинномыск, – продолжает рассказ Лариса Сергеевна. – По пути папа заболел тифом. Его хотели ссадить с поезда, мы с мамой заплакали и уговорили оставить. И произошло чудо: и мы не заболели, и он выздоровел. В эвакуации папа чинил крыши. За это давали молоко, хлеб, даже масло. Так я встала на ноги, а была лежачей. Помню, в мае сижу на окошке, а маме кричат с улицы: «Лёля, радость-то какая: победа!»
Семья Данилюк в марте 1945 года вернулась в Ленинград. Бабуш ка-шведка выжила. Дом был поврежден бомбой, и ей дали комнату.
Эвакуировали с Кириллом Лавровым
«Родители будущего мужа остались в Ленинграде – его отец получал военную карточку полковника, – вспоминает Лариса Сергеевна. – Юру же отправили на Большую землю, в Кировскую область, вместе с интернатом при Малом оперном театре. Интернатом руководила актриса Ольга Гудим-Левкович, мать будущего народного артиста СССР Кирилла Лаврова, которого эвакуировали одновременно с Покровским. Потом Юрия направили в Свердловскую летную спецшколу, он ее окончил, а в 45-м поступил в Ленинградский институт имени Репина».
Сама Лариса поступила в Ленинграде в медучилище. И в Иванове, где они с мужем жили с 1980 года, она работала медсестрой.
На пенсии, в 1997-м, Юрий Покровский снова увез жену в Петербург. Они обосновались в Кронштадте. Юрий Кириллович занимался местным яхт-клубом. В Кронштадте его и похоронили в 2000 году. Лариса Сергеевна вернулась в Иваново к детям и внукам. «Внуки тоже унаследовали творческие гены деда. София занимается в художественной школе, а Кристиан – в музыкальной (он пианист). Оба хорошо учатся в лицее», – с гордостью рассказывает бабушка.
Петербуржцев, говорит она, всегда можно узнать в Иванове даже на улице – приветливостью и интеллигентностью. Сейчас блокадница живет скромно, но она не просит льгот для себя за перенесенные в годы войны страдания, больше переживает за других: «У нас в стране тысячи моих сверстников, детей войны, живут за гранью бедности, и лишняя тысяча к пенсии им бы не помешала».
Лариса Покровская хранит память о муже и Ленинграде в квартире, похожей на музей.
